Отзыв на фильм Игра в имитацию (The Imitation Game) - iow

«Иногда именно те, кто, казалось бы, из себя ничего не представляют, делают то, что никто и представить не мог». Эту фразу по мере продвижения по сюжету вы услышите трижды. Она могла бы стать слоганом «Игры в имитацию», но её длина и смысловая несуразность привели к тому, что на афишах чаще можно встретить упоминание о том, что фильм «основан на невероятной, но реальной истории».

Алан Тьюринг известен тем, что внёс значительный вклад в развитие идеи компьютера общего назначения. Однако, для киноиндустрии в практическом отношении, прежде всего, интересны два факта его биографии. Во-первых, во время Второй мировой войны британец работал над взломом шифратора Enigma. Во-вторых, несмотря на заслуги перед отечеством и наукой, он пострадал за свои сексуальные пристрастия. Сегодня это кажется дикостью, но на туманном Альбионе в 52-м году гомосексуалистов сажали в тюрьмы. В качестве альтернативы, впрочем, можно было выбрать химическую кастрацию. Учёный склонился ко второму варианту. Наверное, это было не лучшее решение в жизни Тьюринга, учитывая, что через пару лет после добровольно-принудительного «лечения» он решил покончить с собой. «Игра в имитацию» как раз была создана для того, чтобы рассказать нам о гениальности и гомосексуальности. Фильм при этом начисто лишён эротизма и представляется мне некой средней величиной между сериалами «Шерлок» и «Доктор Хаус».

Центр мироздания по Тильдуму - это язвительный и находчивый Бенедикт Камбербэтч, выдающий одну остроту за другой, не забывая при этом изредка демонстрировать свою полную неспособность контактировать с живыми людьми. Именно он играет Алана Тьюринга. Типичный герой нашего времени. На Оскар Камбербэтч был номинирован, должно быть, за то, что смог умело сочетать лучшие (и хорошо известные) свои стороны с высотой почти театрального драматизма. Впрочем, в особо сентиментальные моменты он всё же отворачивается от камеры или прячет своё лицо. Как-то отмечать сюжет, игру других актёров или режиссёрский стиль просто бессмысленно. Ежегодно снимается десяток-другой подобных картин, часть из которых даже добирается до проката. Почти все они лишены даже намёка на художественную ценность. Это касается и «The Imitation Game», выделяющуюся из ряда однотипных подделок приличной главной ролью и ясной моральной базой, хорошо подходящей под формат Оскара. Основную мысль киношный Тьюринг доносит, отвечая на вопрос об особенностях машинного мышления. Впрочем, говорит он больше о себе, чем об искусственном интеллекте: «Ну, конечно, машины не могут думать как люди. Машины отличаются от людей. Следовательно, и думают иначе. Мы допускаем тот факт, что люди отличаются друг от друга. Вы любите клубнику, я ненавижу кататься на коньках. Вы плачете над грустными фильмами, у меня аллергия на цветы. Не в том ли причина различных вкусов и... предпочтений, что наш мозг работает по-разному, в том, что мы думаем по-разному? И если мы можем сказать так друг о друге, то почему бы не сказать то же и о мозге из проводов и металла?»

Есть какая-то ирония в том, что главная проблема таких фильмов – это их интеллектуальная ущербность. Упрощение сюжета, взаимоотношений, диалогов, даже манеры съёмки – это неизбежность или следствие тайного заговора? По всей видимости, для того, чтобы отбить кино в прокате, его нужно сделать достаточно глупым. Он должен быть понятен любой домохозяйке. Именно поэтому умнейшие люди своей эпохи у Тильдума выглядят немного примитивными и вместе с тем чуть более харизматичными, чем нужно.

Должно быть под влиянием от просмотра, ночью я увидел очень волнующий сон. Я сидел в кабинете Уинстона Черчилля. За столом были трое: сам премьер-министр, его собака и я, генерал Пасингтон. Было неприятно общаться с дилетантами, я начинал терять терпение от дурацких выходок Черчилля и его глупого пса. Особенно пса.

- Вуф, вуф-вуф, вуф! – дерзко подала мысль собака.
- Что вы имеете в виду? – опешил я.
- Вуф! Вуф, вуф-вуф-вуф, - снисходительно пояснила она. Черчилль, опустив глаза, рассматривал свои руки.
- Это же какое-то безумие посылать флот и всю авиацию в атаку на Японию, тем более у нас нет ни флота, ни авиации, - моему голосу недоставало армейской твёрдости и выдержки, я бросал быстрые взгляды на Черчилля, ожидая какой-то поддержки, но тот продолжал смущённо изучать грязь под своими ногтями.
- Вуф! Вуф, вуф-вуф-вуф, - повторила она чуть медленнее, добавив, - вуф-вуф.
- Господин Черчилль, о чём это он говорит?! – перешёл на крик, давая волю смешанному чувству страха и гнева. Премьер-министр быстро сунул руку в карман, достал оттуда миниатюрный пистолет и, прижав основание кисти к груди, направил его в мою сторону. Я почувствовал, что ему не хватало решимости. Пришло время взять себя в руки.
- Это просто смешно! Вам должно быть известно, что я не двойной агент, а тройной, - глядел ему в лоб, будто отчитывая. Черчилль покосился на собаку, та удивленно (или скептически?) приподняла бровь. Было очевидно, что такого поворота они не ожидали. Старик Уинстон изучал меня лишь несколько мгновений, после чего убрал оружие обратно, поднялся и подошёл к окну, встав к нам спиной. Он опёрся на подоконник и притворился, будто заинтересован чем-то происходящим во дворе. Это была победа. Пёс снова взглянул на меня, на этот раз сконфуженно. Хотел пролаять извинения, но я приложил ему указательный палец к пасти, чуть прикрыв при этом левую ноздрю.
- Не надо. Ничего не говори, всё нормально, - перешёл я на шёпот. Отняв руку, обнаружил на ней следы губной помады. «Так это сука?» - пронеслось у меня в голове. С поспешной брезгливостью вытер помаду о брюки. И только тут я обратил внимание на какие-то звуки, которые явно доносились со стороны окна. Как по команде мы с собакой повернули свои головы в сторону Черчилля. Великий британец плакал, тщетно пытаясь скрыть это от нас. Никогда не забуду всепоглощающего трагизма этого момента.

Проснулся я с ощущением жалости к Черчиллю и себе, а так же возросшей неприязнью по отношению к собакам. Моя история, наверное, это обратная сторона монеты трагической судьбы Тьюринга. И я во сне, и Тьюринг в фильме отлично знали, что делали, будучи уверенными в своей правоте, но оба не избежали несправедливых упрёков в некомпетентности. Как второй неожиданный удар – обвинение математика в гомосексуализме и меня - в государственной измене. Тут, конечно, нас застали врасплох. И Тьюринг испытывал тайное влечение к мужчинам, и я был предан фюреру. Однако если этот «высокоактивный социопат» не смог одолеть государственную карательную машину, то я без особого труда вышел победителем из противостояния с безумной и мстительной собакой.

Всё-таки я великий шпион, а не шелупонь какая-то! И британский генерал! Ловко обвёл всех вокруг пальца. Лишь оставшись наедине с собой, я выхожу на воображаемую сцену и с благодарностью слушаю восторженные крики «Браво!», кто-то даже кричит, что нехарактерно для театра, «Гениально!» и «Восхитительно!», а я одними губами повторяю «Я знаю…я знаю…»