Paradies: Hoffnung

Если первый фильм трилогии вызывал мощное отвращение, то этот в принципе получился даже довольно хорошим по сравнению с первым, но все равно мимо. Зайдль не мой режиссер.

Лучшая часть трилогии. Крепкий мизантропский, антигламурный арт-хаус. Может быть, "Надежда" мне понравилась больше всего, потому, что в Африке я никогда не был, с религиозными фанатиками стараюсь не дружить, а вот сцены из жизни австрийских школьниц часто напоминали российскую действительность. Но, с другой стороны, и эта часть трилогии не выходит за рамки обычного арта - Зайдлю не хватает здорового пафоса и размаха.

Заключительная часть трилогии «Рай» Ульриха Зайдля, пожалуй, самое доступное и наименее радикальное кино во всей его фильмографии. Пока мамка трахается с чёрномазыми ребятками в Кении («Рай: Любовь»), а тётка хлещет себя плёткой во имя Иисуса («Рай: Вера»), тринадцатилетняя Мелани отправляется в лагерь для детей, страдающих ожирением. Зная мизантропа Зайдля, можно подумать, что это лето для Мелани будет, как минимум, запоминающимся.

Вместо Содома и Гоморры режиссёр решается (другого слова и не подберёшь) на достаточно мягкую и умеренную историю о…первой любви! Это так странно, что сразу толком и не поймёшь – хорошо это или плохо. От Зайдля всегда ждёшь подвоха. Ну, вы же знаете, как австриец любит смаковать разные гадости? Я до сих пор иногда просыпаюсь с криком и долго не могу успокоиться, когда мне снится стриптиз из «Собачьей жары». Натурализм «Import/Export» тоже местами внушает. Чего уж там, и в предыдущих частях трилогии хватало сцен специфического содержания. Здесь всё не так. Жирухи просто нарезают круги в спортзале, смотрят кино о правильном питании и болтают вечерами о поцелуях и совсем чуть-чуть о сексе. В этих вопросах Мелани наставляет чуть более опытная (и чуть более жирная) подруга. Однако девочка почему-то не смотрит в сторону разожравшихся подростков, её выбор падает на подтянутого симпатичного доктора. На вид ему лет 50, но выглядит он прекрасно. Ну, и вы сами всё прекрасно понимаете: какую конкуренцию такому мужику могут составить миленькие четырнадцатилетние толстячки? Мелани ежедневно находит повод, чтобы посетить доктора. Тот позволяет себе излишние вольности. То придуривается, в порыве смеха опуская голову девочке на плечо, то в шутку снимает рубашку, чтобы она его «послушала». Иными словами, ведёт себя весьма непосредственно. Как опытный педофил. Конечно же, Мелани влюбляется в него по уши. Это нормально в её возрасте. Она настойчиво пытается его склеить, становится навязчивой, но тут происходит самое забавное… А чего вы вообще ждёте от фильма Зайдля? Наверное, каких-то извращений, групповых изнасилований и публичных унижений. И такими сюжетами полна жизнь простых людей, мы это прекрасно знаем, но здесь, что для режиссёра не очень характерно, акценты были расставлены совершенно иначе.

Должно быть, над каждым взрослым мужчиной при замаячившей вероятности доступности подросткового тельца довлеет ужас УК и печальный опыт Гумберта-Гумберта. Австриец, строго говоря, начинал как документалист, в его кино больше прозы жизни, чем какой-то литературщины. К чему в итоге в реальном мире чаще всего приводит первая любовь девочки к взрослому мужчине? Да ни к чему не приводят. Герой Йозефа Лоренца не готов к каким-то решительным шагам. Бросать романтичные взгляды – это он умеет. А как появляется шанс, так держит своего дружка при себе. Молодец. Это достаточно рационально. Действительно, что будет, если вся эта история потом как-то всплывёт? Стоит ли оно того? О безумной страсти, красивой и несчастной любви вопреки всем запретам читайте в книжках, а в жизни находится место и нерешительности, и страху, а неудавшаяся первая любовь не всегда оборачивается трагедией. Блестящее низвержение штампов.

Разумеется, без некоторых странностей не обошлось. Да и вообще, несмотря на некое смягчение стиля, режиссёр остаётся собой. Здесь всё так же много статики в операторской работе и симметрии в композиции кадра. Впрочем, лес в тумане был весьма поэтичен. Это даже удивительно. Кажется, что Зайдль растёт, становится чуть хитрее, ведь мы вполне можем проследить в тяге девочки из неполной семьи к взрослому мужчине фрейдистские мотивы. Умение вот так играть со зрителем, оставляя у него двойственные впечатления – это признак высокого мастерства. Сведение фактически до нуля прямого изображения ужасов сближает здесь Зайдля с поздними работами более именитого земляка – Михаэля Ханеке. Ханеке – это мастер «драматического саспенса», к примеру, в своём лучшем фильме, в «Белой ленте», он не опускается до демонстрации откровенных кошмаров, там всё держится лишь на пугающих предположениях. Сейчас ясно, что у Зайдля есть все шансы стать фестивальным любимчиком. Интересно, каков будет его следующий фильм? Найдётся ли в нём место радикализму и провокационности «Веры» или же австриец предпочтёт тонкий и мягкий стиль «Надежды»? В любом случае, сегодня австриец находится в авангарде современного европейского кино. Это свершившийся факт.

Заключительная часть трилогии "Рай" радикального австрийского режиссёра Ульриха Зайдля. Дочка главной героини первой картины и племянница героини второй картины в одном лице отправляется в лагерь для детей, страдающих лишним весом, где влюбляется в доктора, к которому по неопытности начинает неуклюже клеиться.
Пожалуй, самый непровокационный фильм Зайдля из всего, что он поставил. Грустная история, являющаяся своего рода меланхолическим эпилогом всей мысли, которая проходила через все картины. А я, как зритель, уже сам додумываю, с каким настроением три женщины возвращаются домой после такого необычного лета.

Аналогии с трилогией "Три цвета" Кшиштофа Кесьлевского напрашивались, конечно, еще тогда, когда стало известно о намерении Зайдля снимать свой триптих под объединяющим названием "Рай". Но наиболее явно и ярко отголоски "Трех цветов" польского режиссера звучат в заключительной части, ибо Зайдль тоже дарит своим героям надежду.

И эта часть, может, менее блистательно исполненная, чем "Вера", более монотонная и еще более протокольная (а стоило бы, подобно Кесьлевскому, тоже достаточно сухому художнику, смягчить свой стиль), дарящая эмоциональный всплеск лишь в двух сценах, очень удачно завершает все-таки неровную и грубоватую трилогию - с верой в лучшее, надеждой в нравственное возрождение не только самой положительной героини из трио главных (хотя режиссер и здесь предпринимал определенные усилия добиться обратного эффекта), но и, например, ее матери, а также любовью и жалостью даже к таким нелицеприятным людям, как, например, ее тетя.